Посвящается человеку, который во времена Второй Мировой Войны хранил бы всех евреев у себя. 

Ты не я и я не ты.  Но мы меняем друг друга.

У вас как дела? Есть ли человек рядом с вами? Если есть – это ему. 

Жить с тобой не сахар, но не соль уж точно. Жить с тобой – быть не в себе в себе. Не понимать, что происходит, не наблюдать часов и времен года за окном. Жить с тобой – любить жизнь. Какая ты несносная, терпкая,  крепкая, стальная, инфекционная, бесчеловечно-человечная женщина. Какая ты трудная, долговыбранная, неугомонная Гумилевская трамвайная крепость. Я гадаю тебе 5 лет. Наши черные дыры в общение, изменили в нас нас. Хочу тебя убивать и боготворить, каждый день! Ты же видишь, что я слушаю музыку? Трогаешь меня, а я жму губы и хмурюсь. А потом говорю с тобой до стертого языка и понимаю – все не зря.

ТЫ не пишешь, но читаешь мои писюльки (ужасное слово «писюльки», идеально подходит!). Сегодня мы шли и выдыхали горловое «ААААА» в унисон. Дождь, тополя, мы. Я абсолютно счастлива во всей твоей тонкости и грубости. Ты груба не от того, что ты груба. Ты груба от оборонения. А я вот пью из-за желания забыться и не думать.  Все тщетно – мы берем с собой себя. Я сказала тебе сегодня, как думаю о тебе, но мне желается, чтобы о нас знали люди и забыли. Ведь счастье, оно тихое. И я не курю. И ты не куришь. И сели мы на жердь, курим, дождь бьет в темя, а я ощущаю себя человеком. Бесконечным организмом молекулярного «Я». Ты отдала мне саму себя. Не подарила, не заняла, — отдала. Не дала поносить. Сказала: «Ты то и оно» — и я оно и то». И я ощущаю себя в себе, когда ты рядом или далеко.  Как люди не понимают тебя!? 

Мылась в душе и думала о тебе. Ни о ком-то еще, о тебе. Развратно? Так ты – огонь. Никакой развратности. Все спокойно. Кентярик!  Я мылась  и думала о том, как хочу к тебе. Как хочу с тобой прогуляться, кричать на улице, что кажется аморальным, выбирать хлеб, осуждать салат, нюхать порошок, ненавидеть твою медленность выбора, смеяться над тарелками с Иисусом.  Говорить, как я чихаю из-за порошка, и слушать, как ты заберешь зубную пасту.  Ты бесконечная люминесцентность. Не загримированная в маски, не жаждущая молока из груди, не темная лошадка, не херость костей, не зубная боль, не случайный случай. Как ты ко мне притянулась?  МЫ различны настолько, что это похоже на завершение! А я смотрю на тебя, на твою родинку под бровью, на твои сердечные губы, на твою улыбку и ровные зубы из слоновой кости, на уши, что красивы, как  бабочки, на руки, что перебирали бы струны гитары налегке, на руки, в которых хранятся родинки, на челку, что вьется – и вижу купидона! Вижу ребенка. Маленького зеленоглазого ребенка. Этот ребенок и густ и пуст, но он поэтичен и усерден. Я вижу, как жизнь заставляет этого ребенка взрослеть.  Бьет его по лицу самым дерзким образом.

Как ты чувствуешь…. Я МЕЧТАЛА! Божилась. Просила. Взывала к тому человеку, что чувствует так же, как и я. И вот – мы прозрачная серебряная нить паутины после дождя.  Когда ты плачешь – я в тупике. Не знаю, как идти вдоль стены. В тупике. Мне желалось бы сказать ВСЕ, а в голове – ничего. Сидит моя Россия и плачет. Моя женщина, моя любовь, мой друг. Плачет ли по романтике, по горю. Она плачет, и сам этот факт меня царапает. Ты не должна плакать и брать на себя все, а ты тянешь, так как иначе не умеешь. 

Ты – мой крем с торта. Ты мой шум воды в тишине, которая спадает из крана. Ты – всегда рядом и всегда тепла. ТЫ ужасна, негативна, позитивна, громка, и переворачиваешь! ПЕРЕВАРАЧИВАЕШЬ весь этос, эрос, сундук естества. ТЫ – молния, которая бьет без промаха! Ты моя махровая женщина, которая не имеет корней. Почему не имеет? Ты сама корень и стержень всего! Начать, усреднить, закончить — все это ТЫ! И перфекцихуизм – не твое. 

М, я любила тебя за ковер. Теперь, я люблю тебя за тебя. Мое студенчество – это ты. Мое становление – ты. И приснится мне, что я  тебя люблю.