Я бы хотела, чтобы музыка твоя звучала только для меня. Вот так вот взять, протащить громкой дробью деревянный стул из соседней комнаты. Поставить его в центре зала и сесть. А вокруг никого. А вокруг тишина. Только стены стоят раздетые, словно сирены, что манят моряков своими песнями и обнаженными телами, склоняя их к греху и не покаянию. В этом сердце комнаты, обозревать бы тебя стоящего на пьедестале первенства, изливающего музыку из себя в инструменты, а из инструментов прямо в атмосферу стен, потолков и полов моей пустой комнаты. Где музыка не растворяется, а впитывается в кожу. Где проникает она в глаза, рот, уши мои. Где становится она обрядом экзорцизма, или самым страшным растлителем души моей. Быть единственным твоим слепым зрителем, единственным твоим обостренным слушателем, который мочками ушей разбирает самый тихий шепот океана и ветра в твоей мелодии. Который слышит детский голос радости и песню самого чистейшего в мире сердца, что возвышается над мирской суетой во имя любви к человеческой особе. Быть твоей азбукой Морзе, что телеграфными знаками кончиков пальцев, по воздуху, передала бы твою музыку. По тому воздуху, что совершил побег в щелях моей пустой комнаты, и приник к людским грудным клеткам, дабы рассказать о том, что слышу я.
Быть единственным твоим слушателем, все равно, что осмелиться принять постриг. И дать пожизненные обеты, и к исполнению их, получать в дар содействующей благодати твоей Божественной Музыкальной Милости.